Встреча с работами художника Виктора Дынникова лично для меня стала событием. Событием ярким, будоражащим, долго не отпускающим, заставляющим вновь и вновь мысленно возвращаться к деталям – парадоксальным подчас! – его картин.
Его картины лишены пафоса и застывшей завершенности Произведения. Они – всегда живой, только сейчас творимый процесс, пульсирующий, на наших глазах рождающийся, чуждый, однако, эскизно-случайной импрессионистической позиции. Это умело организованные личные впечатления художника, вовлекающие нас в свое Зазеркалье. Он всегда оставляет место для работы зрительского воображения. Этими картинами, пастелями, рисунками нельзя просто любоваться – их надо переживать и проживать.
25 октября 2014 года Виктору Павловичу исполнилось бы 75 лет. Он родился в один день с Пабло Пикассо и не раз с гордостью подчеркивал это совпадение. Альбом, посвященный юбилею В. П. Дынникова, включает, в основном, ранее не публиковавшиеся и не выставлявшиеся работы, предъявляя новый пласт большого наследия. Каждый раз прикасаясь к его творчеству, открывая новые произведения его, кажется что они – лучшие, созвучные сегодняшнему дню, адекватные нашим сегодняшним пластическим предпочтениям и эмоциональным состояниям. То, что вчера нас не задевало, сегодня оказывается и актуальным, и своевременным, и волнующим.
При всей условности авторского языка картины Дынникова чужды холодной надуманности, декоративная в сущности поверхность, наполнена огромной эмоциональной силой. Энергетика этих работ завораживает. Она не столько в темах картин, сколько в чисто пластическом воплощении – сопряжении цветовых пятен, ритмах, масштабах. И всё – с размахом, дерзко и смело, «по-дынниковски»…
Здесь мы подходим к важному сюжету его жизни и творчества. Почему же не приняли Дынникова представители «владимирской школы живописи», которая к приезду художника в славный город Владимир уже сформировалась и оформилась как «школа»? Ведь искания владимирских классиков также состояли в уходе от нарративности и перемещении интересов в декоративную плоскость, хотя и ограничивались, в основном, лирическим пейзажем. Дынников априори не мог стать адептом какой бы то ни было «школы». Человек остро чувствующий, оснащенный глубочайшими знаниями, думающий, с ясно сформировавшимися уже к окончанию Питерской Академии представлениями о проблемах и задачах, которые предстояло ему решать, личность яркая и неординарная. Он являл собою советского художника новой формации – художника эпохи преобладания личного стиля над коллективным, предельной индивидуализации творческого материала. Что, по сути, знаменовало начало процесса реинтеграции советского художника в мировой художественный контекст. Отныне картина, как самодовлеющее целое, как замкнутый в себе мир души, диктовала индивидуальные приемы и созвучия, неповторимость этой самой души воплощающие. Еще великий индивидуалист Бодлер сетовал на то, что «прежде существовали художественные школы, а теперь существуют лишь эмансипированные ученики». И только личная одаренность, искренность, честность, полная самоотдача становились залогом творческого долголетия этих учеников…
Таким беспредельно преданным искусству человеком и был Виктор Дынников.
Его становление определял не меркантильный расчет, а эстетический выбор, где акценты смещались в сторону европейского модернистского наследия. Он усвоил уроки великих реформаторов ХХ века, что читается в его работах. Однако все эти апроприации не имели бы смысла, если бы художник не сумел обрести неповторимый язык, создать свое пластическое пространство. С одной стороны, он был слишком самобытен, слишком индивидуален, чтобы вписаться в рамки «школы». С другой, глядя на события тех лет с сегодняшних позиций, можно утверждать, что Дынников своеобразно и талантливо развивал и интерпретировал владимирскую живописную традицию. Он не занимался эпигонством, он искал свои пути, чтобы выразить любовь к владимирской земле, которую видел и трактовал по-своему.
В новом цикле работ, представленном в альбоме «Виктор Дынников», преобладает портрет, что раскрывает В. Дынникова как блистательного портретиста, экспрессивного, хлесткого, создающего синтез модели, в ритмах ее динамического бытия. «Гольбейн знал Эразма – он его так хорошо знал и изучил, что сделал его заново», – говорил Бодлер. То же самое можно сказать о портретах Дынникова. Он создает своих героев заново, подчеркивая и утрируя их индивидуальные черты, выявляя типические, оставляя место для нашего до-думывания, до-создания образа.
Выразительность его портретов не локализуется только в лице, напротив, трактовка аксессуаров, паузы, ритмы линий и цветовых пятен фона, являются равноправными факторами выразительности. Особую роль отводит художник цвету, который служит не характеристикой среды, а носителем духовного сходства модели и созданного художником образа.
Индивидуализация колорита соответственно каждой модели становится важным принципом его портретов, своеобразным символическим знаком. Он то смело и неожиданно пользуется самой интенсивной полихромией, то переходит к предельной черно-белой сдержанности, как в остром мужском портрете 1991 года. Дынников воспринимал человека через призму цвета даже в своих стихах, таких же парадоксальных как его живописные портреты. «…И не губы той зеленой, у которой желтый глаз. А изысканная гамма увлекла меня в тот раз..» Кажется, цвет является показателем «душевной температуры модели».
Особое место в портретной галерее Дынникова занимает автопортрет. Эти образы созвучны его состояниям, зафиксированным и в стихотворных строчках: «Эй, королева, рыцарь вам не нужен? Нет? Сильнее рук моих, меча острее – нет!». Но чаще: «И мудрость, и тоска, и духа тяжкий стон…»
Именно в портретах Дынникова ярче всего читается еще одно качество его творчества – театрализация. Его портреты редко имеют конкретный адрес. Чаще всего это портреты-образы. Его герои необычны, решены с тем форсированным звучанием черт и пластики, которое диктует театральная рампа. Отсюда особое значение силуэта и жеста («Мужской портрет 1991 года», «Американка», «Грация», «Комбат»).
Его композиции, со странным смещением и ракурсами в нарушение всех канонов, скорее, похожи на кинематографические кадры. Оснащенные чисто живописной драматургией, сложными цветовыми гармонизациями, эти портреты рождают целый сонм ассоциаций, в том числе, и театральных. Они воссоздают не образы – миры…
Соприкасаясь с работами Дынникова, мы каждый раз находим в них новые, сокрытые прежде, грани. Тема театра впервые была сформулирована в проекте «Гул затих, я вышел на подмостки…» для Дома-музея М. С. Щепкина в Москве. Традиционно под темой «Художник и театр» рассматривают работы, созданные для сцены. Но есть и другое измерение этой темы: театральность как художественный прием, как качество, столь присущее творчеству Дынникова. Мы не найдем в его наследии работ, напрямую связанных с театром, хотя театральная тема периодически звучала в его творчестве в разные годы: «Роль. 1981г.», «Карнавал. 1983г.», «Кармен», «Эсмеральда», «Певица. 1986г.», « За тебя. 1987г.».
Дынниковская связь с театром располагается в другой плоскости. Собственно, тот синкретизм, к которому стремились разные виды искусства с начала ХХ столетия, осуществлен не буквально, а на уровне глубинного проникновения, в чисто формальных воплощениях. Театр и живопись Дынникова существуют обособленно от повседневной жизни. Они в равной степени приглашают зрителя перенестись в иллюзорный мир, который режиссирует художник, облекая в выверенные пластические формы свои мысли и чувства. В его холстах, при всей кажущейся небрежности и недосказанности, нет ничего случайного. И как в хорошем спектакле, ружье всегда стреляет – в третьем акте…
Важное место в творчестве Дынникова занимают такие жанры как пейзаж и натюрморт. Приметы театрализации в них проявляются по-своему. Прежде всего, в предельно обобщенных решениях, в которых художник доходит до символа, до знака: плоские, почти бутафорские, предметы становятся поэтическими элементами, метафорическое смешение и смещение которых придает повседневным вещам иной онтологический статус – театр вещей.
Это метафорическое смещение приводит и к некоторой размытости традиционных жанровых границ, перевоплощению одного жанра в другой: его букеты похожи на портреты, пейзажи – на натюрморты, фигуры – на элементы пейзажа.
Но, каких бы тем не касался художник, главным героем его работ является цвет, а самым завораживающим зрелищем – живописная драматургия полотен. Живописные коллизии, диалоги цветовых пятен, паузы, неожиданные гармонизации – самые захватывающие сюжеты его картин. Цвета Дынниковской палитры фирменные – космический «дынниковский» синий –дух захватывает; инфернальный лиловый; глубокий и драматичный красный – буйство красок и смыслов – театр цвета. Установка на создание некоего нового мира-зрелища, сближает живопись Дынникова с искусством театра. Да и сам он сформулировал свои взаимоотношения с театром так: «Сценарист. Режиссер. Актер. Кино. А в руки мои все сразу дано… Мне легче только холстину взять и кистью мягкой все сразу сыграть»
Он творил свои натюрморты, пейзажи, портреты, которые были скорее зеркалом его духовных движений – прозрений, постижений, открытий. Его душа не уставала трудиться, поэтому любой бытовой сюжет, пейзаж, портрет-живые, «царапающие равнодушное, успокоенное сознание». Если он и обращается к будничным темам: «Двор», «У телефонной будки», «Продающая цветы», – то сила его дарования и преображения наполняют их вневременным смыслом. Они о страдании, о нежности, о страсти, об одиночестве, хотя часто высокие материи художник камуфлируют иронией, гротеском, горькой усмешкой.
Он был ни на кого не похож ни в живописи, ни в жизни – независимый бунтарь с седыми кудрями до плеч. Он получил во Владимире прозвище «Принц Датский». Вспоминаются строки одной театральной рецензии: «Гамлета сыграть нельзя – им надо быть, вполне таким, каким он создан Шекспиром. Тонкие натуры, наделенные гибельным избытком сердца, неумолимой логикой и чуткими нервами, более или менее носят в себе частицы гамлетовской страстной, нежной и глубокой натуры». Обращаясь к работам Виктора Дынникова, понимаешь, как напряженно он жил с этим самым гибельным избытком сердца и обнаженными нервами.
В июле 2015 года исполнится 10 лет как ушел из жизни Виктор Павлович Дынников. «Ничем и никогда уже не восстановишь, не возродишь унесенного временем», – писал в своем дневнике незадолго до смерти художник. Нет, Виктор Павлович! Все пережитое, прожитое, ваше отношение к тому утекшему, бывшему – живет в ваших холстах, тревожит и заставляет сопереживать нас, живущих ныне… И сегодня, когда работы художника находятся в музейных собраниях и известных частных коллекциях, украшают выставочные площадки, уже не верится, что всего десятилетие назад мало кто знал имя художника Виктора Дынникова.
