Все уже было на этом пространстве – куске холста с красками и формами всех возможных инверсий. Чего же еще искать?.. Только себя – бескомпромиссно и честно воплощая то, что переживалось, что тревожило, ранило, находя этому форму и непременно сохраняя живой нерв. И даже пусть цитаты и аллюзии по поводу чьего-то творчества – они только твои, пропущенные сквозь твою сущность. Наполненные только тобой.
Познать и выразить духовное начало своей собственно души – с чисто русской отчаянной обнаженностью – в этом Лена Сивишкина вся: от жанровых композиций до натюрмортов. И была такой с первых шагов, с первых работ, показанных в начале 90-х.
Она никогда не делает реплики или повторы своих работ – нельзя пережить эмоциональный порыв по заказу. Сегодня ты другой… «Когда пишешь стихи, обращаешься прежде всего не к современникам, не говоря уже о потомках, – писал И. Бродский, – но к предшественникам, к тем, кто дал тебе язык, кто дал тебе форму».
Очевидно, что предшественники Лены Сивишкиной – А. Явленский, Ф. Марк, В. Кандинский, А. Макке – круг «Синего всадника». Как принято формулировать, «одного из самых дерзких, звездных и кратковременных явлений в западно-европейской живописи начала ХХ века». Очевидно и удивительно. Удивительно потому, что для русской почвы куда более устойчивой оказалась «сезанновская» традиция, а влияние ее в ХХ веке и шире, и ярче, и убедительнее.
Как в этих волжских степях, в этом казачьем краю реинкарнировались идеи «Синего всадника» с их тягой к трансцендентному, экстатичному?.. Ей близки обостренное восприятие органического ритма вещей, выразительная сила цвета, его символика, право художника на субъективное восприятие реальности, устанавливающее особое отношение между эмоциональным переживанием, формой и цветом. Стоит заметить, что с художниками этого круга она познакомилась достаточно поздно (впрочем, как и многие наши соотечественники), уже сделав первые самостоятельные шаги в живописи.
Нам нравится в искусстве то, что живет в нас самих и отзывается благодарным эхом при встрече с подобным. Франц Марк писал, что цель поисков – «пантеистическое воссоединение с током крови, пульсирующем в живой природе, деревьях, животных, самой атмосфере». И это то, что-так свойственно Лениному восприятию мира. Животные, птицы населяют множество картин Лены, являясь героям и ее работ: «Мать и сын», «Семья», «Полнолуние», «Рыжее лето», «Встреча», «Голубое и желтое», «Белое поле», «Дорога к храму», «Лошадь белая», «Жираф» («Послушай: далеко, далеко на озере Чад изысканный бродит жираф…») Вневременность и метафизика работ художницы выводят эти работы за пределы анималистической тематики – это познание себя и мира внутри природы.
Часто в ее композициях человек и представители животного мира сосуществуют, открывая многомерность связей всего живущего. Одна из ранних работ Лены «Птицелов». Знаковая. Неоднозначная. Зловещая и притягательная. Невольно вспоминаешь Э. Багрицкого и одно из лучших его стихотворений «Птицелов». Кто-то воспринимает метафору поэта как символ стиха: поймать стих – это поймать птицу. Кто-то – как искусителя, дефилирующего перед зрителями потрясающего той самой иллюзией неограниченной ничем свободы. Человека? Птицы?.. Цветочные натюрморты – закономерное продолжение ее взаимодействия со всем цветущим, растущим, населяющим этот мир. В этих бесконечных цветочных вариациях она реализуется ничуть не меньше, чем в своих экстатических композициях. В них есть то самое воссоединение с пульсирующим током крови самой природы. Идя от натуры, она метафорично преобразует ее.
Натюрморты Е. Сивишкиной могут быть трагичны, суровы, монументальны и торжественны, инфернальны и таинственны. Краски полыхают, сталкиваясь в немыслимо дерзких диалогах, чем добивается она максимальной интенсификации палитры. Под гипнозом ее энергетики, красочной зрелищности и фантазии зрители уже меньше внимают цветам самим по себе. Их увлекает скорее чувственность ярких красок, смена настроений, эмоциональный отклик. Ее цветы – меняющиеся лики ее души. «То мучит, то нежит лиловый, томящий и странный цветок…»
Пейзажи Сивишкиной – почти всегда результат пленэрной практики, но и здесь, оставаясь верной натуре, она прежде всего передает пульс, ритм, состояния, которыми деревья, дома, река отзываются в ней самой. Каких бы теми сюжетов не касалась Лена, главным голосом ее работ остается цвет. Вибрирующие массы его, плотность, прозрачность, то подчиняют форму, то подчеркивают ее, придавая особое звучание ясно очерченным контурам фигур. Цвет взял на себя функции света и светотени. Он – метафора пространства и духовный компонент композиций. «Обретенная синева» – так называлась одна из персональных выставок художника Сивишкиной. Синий – важный цвет в ее палитре, что закономерно следует из устремленности ее творчества. «Чем глубже синий цвет, тем глубже зовет он человека в бесконечное, будит в нем тоску по чистому, трансцендентному», – писал В. Кандинский. «Голубое и желтое», «Нечто», «Полнолуние», «Лебединая песня», «Плещеево озеро», «Белое вино», построенные на вибрациях синего цвета, завораживают своей метафизикой.
Экспрессионисты считали, что цвет обладает особым смыслом: голубой – цвет духовный, суровый, мужской. Красный – торжественный и тяжелый, желтый – чувственный и нежный. Если учесть, что большая часть работ Лены построена на синих и желтых палитрах, то можно говорить о ее творчестве как о сплаве сильного мужского начала и чувственной нежности. Синяя всадница желтых степей…
Образы людей в работах Лены чаще всего решены в очень условной манере. Руки, похожие на крылья – то ли ангел во плоти, то ли человек крылатый; лица – без лиц, скорее намек – это всегда взаимодействия линий, пространств, силуэтов. И через пластику и цвет – взаимоотношения, характеры, драматургия. Иногда трактовка ее героев напоминает детский рисунок, подчеркивая то беззащитность и чистоту, то детский порыв. Ее пластические смыслы и связи вне логики события – над логикой. Работа «Боль»: хрупкая, угловатая фигурка в левом углу картины окружена огромным холодным пространством – пустым и равнодушным, и только маленькое трепещущее пятно красного цвета приковывает внимание и вырывается из этого леденящего круга – пронизывает. Боль. Она пишет не о девушке, которой больно, а о боли, находя пластический эквивалент ее. Работы Лены вообще не о событийном, даже когда там есть развернутый сюжет. О пережитом. И часто очень личном. И эта предельная персонализация одна из важных составляющих ее творчества.
«Канатоходцы»: красная нить каната – как нить жизни – по которой должны пройти двое. Но они существуют в разных плоскостях. Они никогда не пройдут ее вместе. И не прошли…
В своем творчестве Лена напрямую не касается библейской тематики, хотя у нее есть работы, посвященные православным праздникам («Успение», «Преображение», «Рождество»), но они вплетены в реальные ситуации жизни человека, ее собственной жизни, жизни ее семьи. Это жанровые композиции, в которых собственные ощущения состояния праздника. Библейские аллюзии скорее вызывают картины «Белый остров», «Чайки», «Встреча», где в пластике, ритмике, атмосфере воплощены почти хоральные интонации Работы художницы об эмоциональных вибрациях, которые над реальным опытом, о природных явлениях и, связанной с ними жизнью человека. Ее сверхчувственные начала, ее пантеизм, и составляют особенность ее творчества – мир Лены Сивишкиной, в котором она существует самозабвенно. «Одно, чего и святотатство коснуться в храме не могло: моя напасть! Мое богатство! Мое святое ремесло!»